На этот раз она обошлась без помощи Нирри. Платье было прислано из Агондона по заказу капеллана. Одно из многих нарядов, преподнесенных Умбекке капелланом. Чего теперь у нее только не было — и бальные платья, и вечерние, и утренние… он был так добр. Так участлив. Так предусмотрителен. Умбекка просто обожала получать чудесные свертки, перевязанные ленточками. Обожала хруст бумаги, благоухание ткани. Она восклицала: «О капеллан!» Порой она даже вскрикивала более фамильярно: «Эй, ну что вы!»

Теперь она целыми днями наряжалась.

В дверь кто-то тихо, робко постучал — так же тихо и воздушно, как прозвучал этот стук, так было тихо синее небо за открытым окном. Стук был столь же невесом, как волшебное создание в зеркале. Негромко щебетали птицы.

— Девчонка, ты? — бросила через плечо Умбекка. Нирри явилась как бы ниоткуда.

— Как тебе кажется, у меня нос не блестит?

— Ну, разве что совсем немножко, мэм.

Нирри подала хозяйке пудреницу, затем подала помаду. Умбекка не слишком-то умела пользоваться косметикой. На самом деле, она честно призналась капеллану, что для нее нет более отвратительного зрелища, чем вульгарно накрашенные женщины, и добавила, что при виде жуткой бабы из «Ленивого тигра» любая порядочная женщина должна содрогнуться. Капеллан с Умбеккой живо согласился, однако заметил, что и порядочная женщина — тоже женщина, а ни одна женщина не должна пренебрегать тем, что ей положено делать именно потому, что она рождена женщиной. Умбекка улыбнулась. Она поняла, что, говоря о мире, капеллан говорит не о мире вообще, а о мире высшего света, то есть об агондонском обществе.

Нет, даже не так: он говорил о придворных кругах.

Умбекка в последний раз с обожанием посмотрела на свое отражение. Как же она похудела! Какая у нее теперь была чудесная фигура! Она говорила себе: это не фигура женщины в летах — нет, это фигура женщины в самом соку, в расцвете лет.

Да.

И это ей тоже говорил капеллан.

Умбекка поплыла — о, разумеется, воздушно — к двери, где ее, застыв в почтительном поклоне, ожидал красивый молодой синемундирник-часовой. Умбекка одарила его загадочной улыбкой, которую теперь подолгу репетировала у зеркала.

О, как переменилась жизнь Умбекки! Порой она отсчитывала начало новой жизни со дня прихода в Ирион синемундирников, порой — со дня бала, порой — с первого чаепития в Стеклянной комнате. Она знала лишь одно: она счастлива и счастье ее с каждым днем росло и расцветало. В ее личное распоряжение была предоставлена карета, и она каждый день отправлялась на ней в Дом проповедника, где пила чай с командором.

И с капелланом, разумеется.

Правду сказать, поначалу Умбекку немного разочаровывала одна из особенностей этих чаепитий. Даже теперь она признавалась себе в том, что даже радовалась, когда командор по каким-либо обстоятельствам отсутствовал и она оставалась наедине с капелланом, и тогда они могли поболтать о том, каким ситцем сейчас можно обивать мебель, о том, какие чудные тиралосские ковры у леди Т., или о том, какой великолепный маскарад состоялся у леди С. в парке Оллон. Капеллан утверждал, что об этом маскараде сплетничают в Агондоне до сих пор.

Однако при всем том Умбекка теперь не нервничала и не тревожилась, когда читала вслух отрывки их романов Руанны. После первого чаепития капеллан посоветовал ей начать с самого первого томика Агондонского издания и прочесть все романы от корки до корки. Так и получилось, что чтение они начали с «Первого бала Бекки». Этот роман был прочитан за чаем вслух в течение целой луны. Ближе к окончанию романа Умбекка, уже не стесняясь, хохотала или всхлипывала, читая о похождениях своей тезки. День за днем хорошенькая юная Бекка «пробовала воду» высшего света, порой шла ко дну, но, в конце концов, обретала тихую гавань в объятиях лорда Эльгрова. Мало-помалу Умбекка начинала чувствовать, что сердце ее тает. Вероятно, она начинала осознавать, что на самом деле Руанна вовсе не презирала ее, что она всегда была добра к ней. Наверное, она — пускай смутно — начинала догадываться о том, что даже названием своего первого романа сестра хотела сделать ей маленький подарок. Ведь, в конце концов, разве Бекка не мечтала добиться в жизни того же самого, о чем всю жизнь грезила Умбекка? На страницах романа Руанна исполняла все мечты сестры, лишала ее всяческих разочарований реальной жизни. И разве вымышленная Бекка не была во многом похожа на Умбекку настоящую? И героиня романа, и сестра писательницы были искренне набожными женщинами. Обе были натурами утонченными. Умбекка стала читать роман более живо, голос Бекки стал ее собственным голосом.

— Она так похожа на вас, — как-то раз сказал командор, неожиданно взяв Умбекку за руку. Она только что прочла трогательнейший отрывок, описывающий то, как лорд Эльгров открыл Бекке свое сердце, а бедняжка Бекка была охвачена головокружительным порывом чувств. Героине казалось, что весь мир настроен против нее. А теперь самый прекрасный мужчина, которого она когда-либо встречала, говорил ей, что любит ее.

Много лет назад над этим отрывком рыдала вся Эджландия, теперь же слезы были на глазах Умбекки. От нее не укрылось и то, что командор тоже прослезился. Он склонил седую голову, поцеловал руку Умбекки, а та устремила взор на капеллана. Капеллан улыбался. Они обменялись долгим, понимающим взглядом. «Какое очаровательное зрелище», — подумала тогда Умбекка. Как это мило, что двое набожных, добродетельных молодых людей, соединенные любовью к богу Агонису, могут доставить простую радость человеку благодарному и пожилому! Ну, совсем как в романе Руанны «Тернистый путь к брачному ложу», если вспомнить ухаживание полковника Фоннеля за Меролиной…

Со сладкой грустью думала Умбекка о том, что когда-то в те времена, когда командор был блестящим героем, она бы с радостью отдала ему свое сердце и руку. Но потом печаль развеялась и она стала думать не о прошлом, а о будущем. Разве не происходило нечто подобное со всеми героинями романов сестры? Разве не расставались они с прежними привязанностями, дабы обрести, наконец, желанное счастье? Разве не была сладкая печаль расставания прелюдией к исполнению желаний?

Да, когда-то сердце Умбекки замирало при виде командора, это верно. Но теперь ее сердце билось по-новому. Капеллан говорил ей о том, что добродетельная женщина — тоже женщина. «Мужчина избранный, — интерпретировала эту фразу в уме Умбекка, — тоже мужчина». Порой она грустила о том, что такой мужчина, как капеллан, вынужден был принять обет безбрачия. Затем она вспоминала о том, что и для избранных порой делались исключения, и тогда они расставались со служением и могли сочетаться браком. Умбекка знала и о том, что это не редкость в высшем свете Агондона, а ведь капеллан — человек светский.

Умбекка не сводила с капеллана любовного взгляда.

— Значит, на такой цене и сговоримся?

Девушка смущенно молчала.

— Стесняешься, милочка. Не надо. Ты хорошенькая. Не пышка, конечно, ну да это дело вкуса. Одним пышек подавай, а другие предпочитают худеньких. А платить будут, и представь себе, некоторым за деньги даже больше нравится. Уплатить-то кто может? Только господа. У меня, вот, сколько я спину гну, лишней монетки сроду не завалялось. Между прочим, чтоб ты знала, я когда-то была почтенная замужняя женщина. Жалко только, что мой бедолага Эбби не был почтенным женатым мужчиной.

Излагая такие соображения, женщина держала девушку пальцами за подбородок и поворачивала ее головку туда-сюда. Тускло светила лампа. Девчонка была хорошенькая.

Но…

Ну да, и еще нужно было ее приодеть.

Снизу доносились веселые голоса, музыка и смех. Досточтимая Трош решила приступить к делу профессионально.

— Поди сюда, милочка, — проворковала она. — Давай-ка заглянем в волшебную шкатулочку.

— В-волшебную?

Девушка испугалась не на шутку и попыталась вырвать свою руку из цепких пальцев женщины. Досточтимая Трош обернулась. Нахмурилась, а потом расхохоталась: